ты! — выдает подросток.
— Цензурно высказаться не могу, — вздыхает Марат. — В целом, лучше на нем обвинение повисит. А сейчас… Думаю, не хотел, чтобы ты там сидела.
— Но ты говоришь уже завтра могут выяснить все с прокурором! Значит, меня выпустили бы через несколько дней.
Марат некоторое время смотрит на меня неподвижно, а потом рукой устало машет.
— Вы с ребенком езжайте домой, сейчас водителя дам. Завтра, крайний срок послезавтра выпустят его.
Если они тут навоображали, что я хоть на сантиметр из Александровки высунусь без Васи, то пусть приготовятся к кровавой битве. Несмотря на то, что Ваня со мной и это стрессовая ситуация для подростка, останемся тут, пока "ситуация" не разрешится.
Как, как он додумался до такого, когда мы имеем дело с Петренко? Там же тупую подлость на каждом шагу ожидать стоит.
— Я — не ребенок, — бурчит Ваня.
Ищу в телефоне адреса гостиниц и хостелов. Руки дрожью заходятся от внезапного чувства голода.
Есть отель через несколько улиц, но сначала подходим к круглосуточной будке, где я собираюсь покупать батончики и снеки. Собираюсь — ключевое слово. Денег-то у меня нет. Мне только телефон в участке вернули. Чудесно.
Ваня вытаскивает из кармана пачку купюр. С опущенным сердцем смотрю на протянутое.
— Он только доллары дал, — поясняет козленочек.
Становится стыдно, что первым делом подумала на воровство. Но то, что Кулак сам дал деньги Ване, не может удивления не вызывать.
Расспрашиваю как день его прошел, и мне легче на душе становится с каждым взволнованным и возмущенным восклицанием. Напугал боров, конечно, ребенка, но… Улыбаюсь, как дура. Кулак еще и заставил его кроссовки новые надеть. Наконец-то.
В номере козленочек сразу засыпает, а я байдыки бью вместо отдыха.
Сил следует набраться, но сна ни в одном глазу.
Разрываюсь между двумя мыслями.
Что человека я вчера убила, хоть и неумышленно.
Что Вася в тюрьму за меня сел и вину взял.
Каким бы Матвей не оказался… Не хочу убийцей быть. Отрицаю собственный поступок, будто что-то еще изменить можно. Но нельзя ведь. Произошедшее — реальность уже.
И почему Вася должен брать на себя ответственность за что-то столь страшное? Потому что он сам, наверняка, убийца со стажем? Нет, так не пойдет. Он ни в чем не виноват.
После того, что он мне прокричал… я удивлена, что он молниеносно вызвался помочь, особенно по просьбе Вани. Конечно, Вася хочет со мной быть, но не верю, что он прощать склонен, даже в угоду своим хотелкам. И я — не одна на свете такая, нашел бы еще сотни похожих. Наверно, проститутками постоянно пользуется, угрюмо думаю я.
После рассвета звоню Фрезю. Умолять о помощи и связях. Мы с ним недавно пересекались и упоминали Кулака.
И Коля… Совестливый, щедрой души человек. Это кажется невероятным из-за его внешности и статуса, но при близком знакомстве сомнения исчезают. Я так и не успела при встрече расспросить его подробнее: чтобы понять почему он грусть какую-то скрывает.
— Обычно, когда кого-то из заключения вытаскивать нужно, все звонят как раз Кулакову, — вздыхает он.
Убеждает меня, что все в порядке будет. Мол, после какого-то там конфликта криминального, Кулак вообще под себя прогнул правоохранительные органы, и что даже администрация его стала бояться.
Но обещает поговорить с Брусом на всякий случай, главой потомственной мафии на юге.
Разговор с Колей заземляет меня, но внутреннее напряжение только двоится с каждым часом.
Когда к полудню Марат набирает меня и сообщает, что через полчаса Васю выпустят, я впиваюсь ногтями в ладони. Хочу кровь пустить себе. Господи, пускай это будет так. Правдой. Не могу центр опоры отыскать, пока не увижу его снова.
Чувствую себя дрянной матерью. Все негативные переживания наблюдает притихший Ваня. Я не рыдаю и не метушусь, но он же все чувствует. И впитывает. Когда взрослые вокруг волнуются — страх в детей впечатывается с особой силой.
Он еще меня и за руку берет, неожиданно крепко. Вымахает скоро, наверно, потому что сила в нем прорывается.
— Кулак сказал, чтобы ты не волновалась. Он все решит.
— Не рычал? — пытаюсь пошутить я.
— Нет, — необычайно серьезно проговаривает Ваня. — Он сам за тебя волновался. Сказал, что ты и минуты больше не просидишь в тюряге. Я согласен!
— Ну, фактически, это не тюрьма, — пытаюсь сказать я что-то умное, а сердце в горле крылья расправить намеревается.
Возле участка Марат и Игнат забивают тротуар машинами. Мы с Ваней даже не открывали авто, ключ от которого все еще у меня. Стоим чуть поодаль, на газоне практически.
Пасмурно сегодня, но тучи вряд ли дождем разразятся.
Марат мне свежий кофе предлагает, но я отказываюсь. С места выбранного не сойду, пока не увижу.
Выходит Кулак быстрым, но спокойным шагом. Такой же, как и вчера. Ничего не изменилось. Безопасник, все еще в перчатках, его по спине похлопывает, а зам наспех что-то расспрашивает, не отнимая телефон от уха.
Он коротко отвечает, и в нашу с козленочком сторону смотрит. Теперь сюда приближается.
От волнения нога словно иглами изнутри прокалывается. Не знаю, что делать, и как себя вести. Хочу с места сорваться, но неуместно вроде.
Все вокруг стоят, даже двое полицейских из участка вывалились, а значит — мы на виду. И с Васей мы поссорились, он меня ведь прогнал и потом контакта не искал.
Не выдерживаю, когда Кулаку один шаг всего лишь остается.
Он смотрит сосредоточенно на меня, напористо, как на прицеле держит. Без отчуждения и без злости, и внутри меня все содрогается от облегчения.
Бросаюсь ему на шею, непослушными руками обвивая невпопад. И приглушенно вскрикиваю, когда в воздухе он меня ловко приподнимает и жарким поцелуем рот захватывает. Хорошо, что держит меня, иначе я бы не устояла на ногах.
Впервые, за неисчисляемое долгое время, я чувствую себя счастливой и в безопасности одновременно.
Затягиваемся губами друг друга, захлебываемся, как глотками воды наконец жажду утоляем, и он мне язык безудержно внутрь пихает. Поцелуй ощущается бесконечностью. Еле сдерживаюсь от звуков.
Слишком хорошо, чтобы было правдой.
Прощупываю его плечи, когда он меня опускать на землю собирается. Но Вася даже не дает мне на ноги полноценно встать, все равно чуть над газоном удерживает на весу.
Кивает повернутой вбок головой подростку.
— Нормально себя вел или снова выкобенивался?
— Я всегда
